Самое известное советскому слушателю сочинение Пьера Башле (Pierre Bachelet) связано с кинофильмом, который могли посмотреть единицы, да и то в загранкомандировке. Это, конечно же, «Эммануэль» из одноименной картины Жюста Жакена (Just Jaeckin) об эротических похождениях скучающей жены молодого дипломата.
Жюст Жакен начинал с оформления пластиночных обложек. Обычно на его стильных снимках были видны только головы. Но это были головы звезд французской эстрады, как правило, женского пола. Жакену позировали Шейла, Далида, Николетта, Жюльетт Греко.
Роскошная прическа, эффектный макияж — остальное привычный к такого рода вещам покупатель домысливал самостоятельно, по совету популярного куплетиста Бена Бенцианова: «Чуточку игры воображения и поможет вам самовнушение».
Мелодия «Эммануэль» чрезвычайно прилипчивая, но, как это часто бывало с французами, мало кто мог правильно прочитать фамилию автора и режиссера. Коверканье иностранных имен и названий значительно ограничивало известность создателей того, что было на слуху сотен тысяч.
Но песенка прижилась, ее охотно использовали в заставках и объявлениях, она регулярно звучала по радио в целомудренном исполнении оркестров Мориа и Пурселя.
Место «Эммануэль» в истории советской поп-культуры вполне понятно. Попробуем определить место ее автора, чью фамилию когда-то, не моргнув глазом, произносили именно так, как написано в заголовке нашего эссе. Впрочем, и сам Пьер Башле одно время использовал псевдоним американского типа — Эндрю Баксон. Так же поступал и Дэвид Кристи, создатель «Saddle Up», «I Love To Love» и ряда других классических хитов в стиле диско, также известный как Джеймс Болден и Наполеон Джонс.
Среди советских чудиков славились рассказчики запрещенных фильмов с массой отсебятины. Но мы, где только возможно, будем придерживаться фактов биографии, ибо отсебятина в наше время большая роскошь и риск.
Песни из кинофильмов и телепередач нередко получали культовый статус в молодежной среде, хотя в титрах не было указано ни их название, ни имя исполнителя.
Таковы душераздирающий блюз, который поет Робер Шарлебуа в «Хронике ночи» и пародия на Скримин Джей Хокинса, звучащая за кадром в комедии «Человек-оркестр». Кто бы мог подумать, что ее исполняет Оливье Де Фюнес, сын великого комика, который предпочел актерской карьере скромную должность летчика гражданских авиалиний.
Абсолютным лидером сумеречной зоны неизвестно чьих песен стал «Platon» из «Никаких проблем» — мрачнейший гимн паранойи, пафоса и декаданса. Временами казалось, что это Нино Феррер, или запевший по-французски безумец Роки Эриксон, если бы кто-нибудь знал в ту пору, кто это такой… Плакат Дэвида Боуи в комнатке Миу-Миу сбивал с толку окончательно.
Пьер Башле — типичный персонаж начала семидесятых. Многие его ровесники могли бы стать знаменитостями всесоюзного масштаба, но по той или иной причине так и не стали ими, промелькнув как вывеска за окном электрички.
Сразу вспоминается Патрик Жюве, чьи ранние вещи представляли собой обаятельный гибрид Антонова и Мигули. Превосходный мелодист Пьер Гроколя, чья «Lady Lay» минимум два сезона успешно соперничала в неофициальном «чарте» с такими монстрами, как «Look Wot You Dun» и «Хоп-хей-гоп».
Одну из песен Гроколя, «Elise et mo», весьма удачно перепел по-английски сам Фрэнки Валли — золотой голос квартета Four Seasons.
«I Love America» Патрика Жюве гремела в лучших вертепах Запада, включая Studio 54, однако модники и модницы моего поколения были не готовы выговаривать «жюве» и «гроколя» с придыханием.
Не менее полусотни любопытных голосов заглушили гипнотические фрейлехсы Владимира Косма, речитативы Джо Дассена и «Чао, бамбино, сорри» композитора, чье имя также долгое время произносили как «кутугно». «Где находится "бахелет"? — Под дассеном за спиною кутугно». Или что-то в этом роде.
Вульгарное воплощение дерзкого замысла сработало — «Эммануэль» узнали все. Но мало кто отметил не менее симпатичную тему в комедии «Удар головой» с Патриком Деваэром, которому благоволил наш кинопрокат. Хотя композитор был тот же, и, вероятно, сам он в той записи и насвистывал.
Когда в девяностых, еще при жизни Пьера Башле, французы осуществили «интегральное» издание его материала, увесистый сидибокс незаметно лег на дно, не вызвав ажиотажа.
Дело в том, что основная часть сочинений Башле — это «обывательская» эстрада, часто не отличимая от советской ни по форме, ни по содержанию. Когда-то в этом и состоял частично секрет ее популярности в СССР, но в период раскрепощения это опасное сходство стало раздражать.
Музыка категории «поет какой-то француз», которую, за неимением лучшего, можно послушать для проверки знания языка, либо маяться, если вы в этих делах ни бум-бум.
Пылкая любовь к французской эстраде, безусловно, заскок. Или, если угодно, странность. Но эту странность придумали себе сами люди, разочарованные «засильем» англоязычной продукции. Зато предпочтения людей со странностями иногда служат дорожной картой на пути к забавнейшим открытиям.
В молодости Пьер Башле охотно и вдохновенно «валял дурака», не задумываясь о карьерном росте. Два полноценных альбома плюс пара сорокапяток дают исчерпывающее представление о чувстве юмора и меры этой, если не колоритнейшей, то, вне всяких сомнений, остроумной личности. Все лучше — до того. Посерьезнел — стал неинтересен. Обе эти банальности в данном случае полностью соответствуют действительности.
Достаточно послушать «OK Chicago», записанную под вывеской Resonance, или шизоидную «The Mosquito», чей автор спрятался под совсем нэповским псевдонимом Coco & Co, чтобы стало ясно, что перед нами достойный коллега таких чудаков, как Dynastie Crisis и Жерар Палапра.
Его первый официальный альбом «L’Atlantique», выпущенный под собственным именем, представляет собой галерею язвительных пародий на «запретные» и «развратные» темы.
При желании среди объектов насмешек Башле можно обнаружить и Сержа Генсбура с Джимом Моррисоном, и Артура Брауна с Atomic Rooster, и даже леваков-маоистов.
Он хладнокровно пародирует психа-богохульника, эротомана и клоуна-сатаниста, причем, судя по оформлению, задуманы, а возможно, и записаны, эти опыты были задолго до середины семидесятых. Однако, перейдя на буржуазную лирику, стабильности ради, этот автор-исполнитель больше не хулиганил. Перед нами тот случай, когда авангардист и даже провокатор с ограниченными возможностями, став конформистом, делает карьеру. Смелые опыты отпугивают стареющих современников и раздражают малолеток. А потом все сразу — и бунт, и шок, и эпатаж — оборачивается старомодной пародией на бунт и эпатаж.
На первом диске Пьера Башле действительно можно спутать с Генсбуром. Некоторые так и делали, таких, правда, было единицы. Так где же на самом деле находится «бачелет»? В каком месте — «между тропиком Козерога и Рака» по Генсбуру, или «между лобком и диафрагмой» по Венедикту Ерофееву?
Точные координаты неизвестны. Однако для искателя истинных сокровищ это не помеха, ведь он привык шарить там, где принято хватать.
