То, что входит в круг его интересов, практически неизвестно большинству отечественных коллекционеров — тем уникальнее опыт нашего соотечественника, жителя Сан-Франциско.
Думаю, что из всех говорящих по-русски людей на планете никто не знает о танго столько, сколько Дима Великов. Всякий наш телефонный разговор неизменно сбивается на рассказ о какомто уникальном релизе, об удачной покупке... Понятно, что помимо танго он слушает и собирает много чего еще — новый джаз, аутентику, свободную импровизацию, даже рок, — но никоим образом не англоязычный: его куда больше занимают французы, испанцы, аргентинцы. И тем не менее именно настоящее аргентинское танго — то, вокруг чего крутится великовская музыкальная вселенная.
С чего начался твой интерес к музыке? Какими путями он шел поначалу?
Если сознательный — то в позднешкольном возрасте. И со снобизма. Мне в отличие от ровесников нравилось активно слушать музыку, то есть мне не нравилась поп-музыка. Так я пришел к джазу и арт-року. Причем мне нравились наиболее импровизационные аспекты, так что любимыми группами были Faust, Gong, Can и так далее. О танго (настоящем танго!) в конце 80-х я, понятное дело, ничего знать не мог. Но мне нравилось раскапывать что-то, о чем другие не знают. Я в более взрослом возрасте понял, что самый интеллектуальный авангард всегда имеет в том числе и поверхностно-эмоциональное содержание, и оно не менее важно. Тогда мне казалось, что чем интеллектуальнее и при этом раскрепощеннее, тем лучше.
Как и когда ты осознал себя коллекционером?
Я — один из тех, кто ощущал себя коллекционером всегда. Всегда что-то было: марки, я не знаю, значки. И просто обладать было неинтересно, нужно было что-то про это знать. А если о музыке, то началось именно с настоящего аргентинского танго, году примерно в 1993-м. Я в это время как раз переехал в Америку, и там тоже, как и в России, был один Пьяццолла. И еще иногда попадались кошмарные мексиканские перепечатки Тройло, других музыкантов «золотого века». Они были сделаны с винила, причем список дорожек мог быть перепутан относительно исходного LP. И хотелось просто знать музыкантов, которые эту музыку делают, неточности устранять. Танго — это целая планета, как джаз, со своей разнообразной флоройи фауной. Джаз к тому времени уже с умом издавали, реставрировали, составы групп воспроизводили, дату сессии звукозаписи указывали. С танго ничего подобного просто не было. Оно проходило по категории world music; я до сих пор очень не люблю этот термин.
Как получилось, что танго стало главным?
Бандонеон я впервые услышал у Дмитрия Петровича Ухова, главного пропагандиста фри-джаза в России в течение многих лет. Он мне поставил пластинки Ирмина Шмидта, и мне запомнились тембр инструмента и имя музыканта, Хуан Хозе Мосалини. Потом был, понятное дело Пьяццолла. Тогда же стало очевидным, что эта музыка не могла родиться на пустом месте, и я стал разыскивать все, что есть вокруг да около. При всей природной неспортивности. Даже стал учиться танцевать... Одна из партнерш, уроженка БуэносАйреса, стала в итоге моей женой и матерью моих детей, а коллегой моей тещи оказалась вдова Армандо Понтье, одного из легендарных лидеров orquestas tipicas, биг-бэндов золотого века танго (30–50-е годы, до 1955-го). Я по крупицам стал собирать наследие Эдуардо Ровиры (еще один протагонист nuevo tango, увы, намного менее известный, чем Астор Пьяццолла) и по переписке познакомился с его невесткой. Тогда речь не шла ни о каком архиве, все разыскивалось, где придется. Списывался с коллекционерами. В БуэносАйресе обнаружился филофонист, коллекционировавший оригинальные винилы американских крунеров 50-х. И я отправлял все это с оказией в Буэнос-Айрес. Мне же в обратном направлении шли диски Кобиана, Ровиры, Тарантино. Танго — оно обо всем сразу и существует во множестве поджанров. Есть футбольные фанатские танго, ура-патриотические, танго о скачках, политические и социально-критические любого направления... Это огромный континент, во многом до сих пор заслоненный от остального мира, скажем, Бразилией или Кубой, в нем оставили след многие абсолютно выдающиеся люди. Хуан Карлос Кобиан — поп-композитор масштаба Гершвина, Фэтса, а если говорить о словесности, то среди авторов — практически все значительные испаноязычные авторы ХХ века — Кортасар, Борхес, Бенедетти, Пабло Неруда...
Мы ничего не знаем о рынке танго-винила и тем более шеллака. Расскажи, пожалуйста, об особенностях.
Если так ставить вопрос, то, конечно, хронология в сегодняшних глобальных условиях это рынок, в основном, этнически-локальный. Как первыми изданиями поэтов серебряного века от НьюЙорка до Берлина интересуются в первую очередь русские, так и танго в первую очередь интересует аргентинцев. Есть заметные группы французов и японцев. Танго в Японии — это отдельный феномен: дотошные японцы стали едва ли не первыми, кто обратил серьезное внимание на старые записи танго. Например, антология записей такого полузабытого бэндлидера 30-х годов, как Франсиско Ломуто, на лейбле AMP включает одиннадцать томов. Еще, конечно же, стоит вспомнить Митсумасу Саито, автора самой полной и авторитетной на сегодня дискографии Астора Пьяццоллы. В остальном — есть как бы две группы, в одной — меломаны, в другой — милонгерос, глобальное сообщество социальных танцоров. Чаще всего эти люди (среди них большинство иностранцы) занимаются танцем, как кто-то занимается культуризмом или йогой. В этой второй группе есть как бы подгруппа диджеев, достаточно владеющих предметом. Вряд ли кто-то из них интересуется шеллаком. Но, несмотря на это, цены растут.
И есть фрики вроде меня. Выдающимся фриком был безвременно ушедший в 2004 году немецкий пианист Клаус Йонс. Собрав коллекцию в 5000 единиц, под эгидой гамбургского музыкального магазина Danza y Movimiento он начал выпускать диски с ее материалом, отреставрированным на аппаратуре Cedar Audio, пожалуй, самой совершенной на сегодня аппаратуре для реставрации архивных записей. Увы, он успел сделать только один диск из того, что задумывалось как антология — альбом Педро Маффии, являющийся для меня лично эталонным в плане работы со звуком.
Как ты покупаешь — в магазинах, в поездках, в сети? Какой способ предпочтителен?
Практически все работает: интернет-аукционы, шляние по магазинам, от Буэнос-Айреса до Токио, взаимодействие с другими коллекционерами. Потому что никогда не знаешь, как говаривал Тургенев, с кем судьба отобедать уготовит. Это всегда стохастический процесс. Взять, например, десятидюймовку уругвайского бандонеониста Эктора Мария Артола с симфоническим оркестром. Значение этой записи трудно переоценить, именно с нее в 50-е годы начался выход танго из песенно-танцевальной парадигмы, это, по сути дела, первая запись того, что потом назовут nuevo tango. Сколько раз я просил друзей «выследить» ее для меня, лет семь точно охотился, а тут — смотрю, стоит в одном из интернет-аукционов, и с владельцем сторговался... И ведь в идеальном состоянии, сколько их дошло до нашего времени таких — кто знает?
Цифра против аналога: какой звук тебе ближе?
Конечно, аналог ближе, я могу и как физик объяснить, почему. Я всегда сравниваю звук с живым, и увы, это сравнение никогда не в пользу электроники. Наше ухо реагирует в том числе и на «паразитные» частоты, которые цифра неизбежно убирает. Но, сказав все это, вынужден добавить: подавляющая часть интересующей меня музыки исходно плохо записана, то есть речь идет о стремлении сохранить ее хоть как-то, и цифра здесь уж точно не повредит.
Пять лучших дисков из коллекции Дмитрия.
[01] Abdul Wadud — By Myself (Bisharra, 1977).
[02] Eduardo Rovira — Tangos en una nueva dimensión (Record, 1961).
[03] Hector Maria Artola y su Orquesta Sinfonica Argentina (Cocon, начало 1950-х)
[04] Juan Carlos Cobian — La casita de mis viejos
[05] Octeto Buenos Aires — Tango Progressivo (Discos Allegro, 1956)
Текст: Артём Липатов
Фото: Дмитрий Писемский