В этот раз в рубрике «Пресс» не свежие релизы на виниле, а дань уважения винилу классическому — репортаж из самого старого магазина пластинок в Лос-Анджелесе.

Последний из могикан

Легендарный JBL Paragon — одна из первых стереофонических колонок в одном корпусе. Этот экземпляр Чейс так и не продал актеру Мэтту Дэймону

На Мэлроуз авеню, по соседству с розовым бутиком Paul Smith и мрачным магазином McQueen располагается магазин Record Collector. В 1974 году его открыл здесь Сандерс Чейс — профессиональный музыкант, виолончелист, коллекционер и ортодоксальный сторонник монофонической звукозаписи. Его магазин пережил многое: в семидесятых Чейс отвергал транзисторы, в восьмидесятых и девяностых он был единственным в городе, кто вообще не продавал CD, — над ним смеялись. Однако большинство конкурентов давно уже забыто, а скромный бизнес Сандерса по-прежнему на плаву, даже несмотря на то, что хозяин его убежден, что еще в момент перехода к стереофонии музыкальная индустрия пошла «не тем» путем. Сейчас магазин Record Collector считается одним из лучших в мире по выбору редких записей академической музыки и джаза. Цены начинаются от 10 долларов за оригинальный пресс и достигают десятков тысяч. Можно разжиться и винтажной аппаратурой, вплоть до фонографа и восковых валиков к нему.

По легендарному магазину Record Collector, мы прошлись вместе с его владельцем Сандерсом Чейсом, и поговорили не только о музыке, но и об аппаратуре.

Михаил Борзенков: У вас здесь вся техника монофоническая. Вы сознательно отвергаете новые технологии?

Специальный тракт для работы с лентой. У Чейса целая коллекция cтудийных мастер-лент местных музыкантов.

Сандерс Чейс: Да дело не в технологиях, а во всеобщей истерике по поводу новшеств. Знаете, я очень люблю русские записи. У меня тут тысячи пластинок «Мелодии». Их здесь очень ценят, и вот почему: у вас было всегда сложно с технологиями звукозаписи, это же была не такая важная отрасль, как ракеты, и русским музыкантам приходилось записываться на старой технике, и даже в эпоху стерео — на монофонической. Зато над ними не тяготело проклятье моды на новые технологии, как у нас в Америке. Русские музыканты — совершенно выдающиеся люди. Все записи делались с одного дубля, возможностей для наложения не было, нужно было сыграть гениально с первого раза. Это великое мастерство, а если учесть еще политическую обстановку — как музыкантам доставалось... понимаешь, что они в самом деле жили ради искусства. Для них это был вопрос жизни и смерти, вопрос совершения невозможного. Погибнем, но сыграем! И вот это на ваших пластинках слышно. Не зря все великие музыканты ХХ века — это русская школа. Пианисты, скрипачи... я всегда привожу в пример записи из Ленинградской филармонии — в них слышен этот надрыв.

А лет 25 назад ко мне зашел сам Темирканов, он был в Лос-Анджелесе на гастролях. Я чуть с ума не сошел. Повел его по магазину, стал показывать, а он восклицал все время только одно: «Фантастик! Фантастик!» Я был просто счастлив. К сожалению, мне не удалось сыграть под его началом, хотя я тогда еще работал в одном из местных оркестров.

МБ: Очень уж вы неравнодушны к России...

СЧ: Так ведь мои предки из России — бабушка и дедушка по материнской линии. И бабушка, между прочим, была любимой ученицей знаменитого пианиста Джозефа Левина (Иосиф Левин — легендарный американский пианист, до начала ХХ века живший и работавший в России). И она написала потом две книги об искусстве игры на фортепиано.

Предисловие к последней написал сам Ли Страсберг — он, кстати, был одним из моих главных покупателей. Он вообще один из самых известных в мире коллекционеров академической музыки на виниле. И за 15 лет я ему продал чтоб не соврать — наверное, сотню тысяч пластинок! Я не шучу. Мы стали большими друзьями, и вот однажды я попросил его прочитать рукопись книги моей матери, и она ему так понравилась, что он написал предисловие и издал ее.

МБ: Поговорим о технической стороне дела. Почему у вас здесь только ламповая аппаратура?

СЧ: Винил и лампы нераздельная вещь, и на самом деле записанную музыку можно слушать только с помощью этих двух слагаемых. Знаете страшную историю про местных инженеров, которые в восьмидесятых приходили ко мне, видели все эти лампы и смеялись: «Старик! Зачем тебе этот хлам? Мир ушел далеко вперед!» А я им отвечал: «Вы, господа специалисты, не забывайте, что, например, при ядерном взрыве, лампы оказываются понадежнее ваших транзисторов, ага». На самом деле, спасибо русской военной машине, в тяжелую годину, когда в Америке производство ламп свернули, к нам пришли отличные советские военные лампы. Спасибо, господи, что существует Россия!

МБ: И я так понимаю, вы еще и убежденный сторонник винтажа. Новую технику не используете?

СЧ: Да просто у меня нет в ней необходимости, вот и не использую. Старое и так прекрасно играет. Если рассуждать серьезно, то в случае с винтажом ты имеешь возможность получить очень высокое качество за вменяемые деньги. А так у меня долгое время стоял Rega Planar 2. Его оставил мне один покупатель — Крис Коппола, племянник Френсиса Форда Копполы и тоже режиссер. Так вот, скажу вам — отличный проигрыватель. И за те деньги, что за него просят — сколько там, долларов 500? — отлично просто играет. А самое главное вот что: за эти небольшие деньги можно получить звук, рядом с которым CD не стоял. Я слушаю и думаю, господи, зачем, имея такой звук, человек в здравом уме будет переходить на цифру? Зачем?!

МБ: Вы убежденный противник цифровых носителей?

СЧ: Абсолютно. В девяностых я выставлял в окна плакаты с надписями «Война цифре!» и, честно говоря, опасался, как бы кто из этих оголтелых сторонников прогресса не пальнул мне в окно.

МБ: И что, никто не пальнул?

СЧ: Да что они могут?! Дохляки.

Адрес: 7809 Melrose Ave. Hollywood, CA 90046