Он объединил миры. Джаз, прог-рок и этнику. Электричество и акустику. Францию и Америку. Африку и Европу. Жан-Люк Понти — один из самых необычных музыкантов, новатор, продававший свои альбомы миллионными тиражами.

Имя Жана-Люка Понти ассоциируется со скрипкой в джазе. Но, вообще-то, начать с того, что, собственно, скрипка пришла в джаз довольно рано. Вспомнить хотя бы великого Стефана Грапелли. Однако инструмент этот, действительно, не считался сугубо джазовым, не был на первых ролях. В том числе и по техническим причинам.

Пока не нашелся Жан-Люк Понти с его желанием играть актуальную музыку — то есть современный джаз. И именно на скрипке. В своей манере. И чтоб инструмент звучал громче, чем электрические клавиши, гитары и барабаны. «Я мечтал об инструменте, которого не было!», — сказал он в интервью автору этих строк много лет назад, когда существование такого инструмента, как электроскрипка, уже ни у кого не вызывала ни малейшего удивления. А сам месье Понти уже считался живым классиком, создавшим свой мгновенно узнаваемый стиль.

«Скрипка подходит к любому стилю, — всегда считал ЖЛП. — Классическая техника — лучшая для обучения. Ты как пилот спортивной машины, который изучил трассу и знает, где какие повороты и ухабы. И ты знаешь, какие там ноты, в какой гармонии и так далее». То есть — грамотный. Инструменту несколько веков, существует обширный репертуар и так далее. Высокая планка, строгие каноны. Но скрипка — для всех стилей, надо просто найти свой путь.

В смокинге и без саксофона

Жану-Люку Понти как будто судьбой было уготовано стать музыкантом. Он родился 29 сентября 1942 года в портовом городе Авранш, что на северо-западе Франции, в Нормандии, с видом на Ла-Манш. Его родители были профессиональными музыкантами и педагогами. Мама преподавала фортепиано, отец — скрипку. В детстве отец обучил Жана-Люка играть и на кларнете — и это, как мы дальше увидим, сыграло решающую роль для удивительной карьеры молодого музыканта.

В 16 лет Понти-младший уехал в Париж, чтобы учиться в консерватории. Закончил через два года с отличием, с «красным дипломом», как сказали бы у нас, и был принят в симфонический оркестр. И тогда же начал, ради приработка, поигрывать джаз на кларнете в разных местных коллективах, в клубах, на вечеринках и т.п. Естественно, заинтересовался актуальной на тот момент музыкой: новаторским джазом Майлза Дэвиса и Джона Колтрейна.

«Многие знаменитые американские джазмены в ту пору переселились в Европу — во Францию и Скандинавию, в частности. Концерты многих я посещал в Париже: Джонни Гриффин, Декстер Гордон, Бад Пауэлл...» Понти зафанател от джазового саксофона, стал играть и на этом инструменте (благо, аппликатура кларнета и саксофона одинаковая, а упорства и таланта ему не занимать). Но однажды он на очередной «сейшен» приехал после «нормальной» работы в оркестре — одетый в смокинг с бабочкой и без саксофона. И решил сыграть на скрипке. С этого началась его карьера «джазового скрипача» — собственно, того Понти, что мы знаем.

Он выработал свой звук и фразировку. Холодноватый звук, без вибрато, очень энергичный, атакующий. «Я любил бибоп и хард-боп и стал пытаться играть эти стили на скрипке, чего тогда не делал никто… Я избегал копировать кого-либо, и для меня это было совершенно естественным», — объясняет месье Понти. Теперь уже давно копируют его.

Первый сольный альбом необычного скрипача вышел в 1964 году, когда Жан-Люку было всего 22 года. Альбом назывался «Jazz Long Playing» (первые буквы совпадают с именем — Jean Luc Ponty). Играли на нем, помимо прочих, будущие корифеи французского джаза: Мишель Порталь (на флейте в двух треках) и барабанщик Даниэль Юмэр.

Спродюсировал альбом сам скрипач — к продюсированию он вернется еще только раз, в 1967 году, на «Sunday Walk». А материал: остроумные версии произведений Дюка Эллингтона, Билли Экстайна, Чарли Паркера, Диззи Гиллеспи (боповая классика «A Night in Tunisia»), Джанго Рейнхарда, француза Жева Гильсона, швейцарца Жоржа Грунца. Единственная авторская пьеса — «TNOP Blues».

Понти попал в «обойму» заметных артистов, стал выступать на крутых фестивалях. В 1967 году Джон Льюис, пианист Modern Jazz Quartet, пригласил его выступить на фестивале в Монтерее, и там же, в Штатах, Понти заполучил контракт с американским лейблом World Pacific Records. Примерно в то же время Понти с женой и двумя дочерьми перебрался в Штаты.

Американские тиражи

«Меня пригласили в Калифорнию, куда я приехал в 1968 году, а года с 1973-го жил там постоянно: на меня был большой спрос, и надо было всегда быть под рукой, что называется, — объяснял он мне. — Тогда не было Интернета, факса и других современных средств связи: приходилось жить, где работаешь. Там я познакомился с рок-музыкантами, с Фрэнком Заппой. С Джорджем Дьюком, который не рокер, но у него сильное блюзовое начало. Тогда еще не было термина «джаз-рок», его придумали несколько лет спустя. Больше музыкантов начали играть такое, образовалось целое движение».

World Pacific выпустил несколько его альбомов. А в 1969 году сам Фрэнк Заппа сочинил эксклюзивно для Понти музыку, которую тот записал на альбоме «King Kong» (вышел в 1970 году). Где на клавишах, к слову, сыграл Джордж Дьюк. Казалось бы, Понти, Заппа и «попсовый» Дьюк — люди из разных музыкальных миров. Но тогда и музыка была без формата, все экспериментировали, и большинство ярких чудаков, вроде Заппы и Понти, находили издателя.

«Имидж Фрэнка очень сильно отличался от того, каким он был на самом деле. Я никогда не видел его пьяным — да, он любил хорошее вино и хорошую еду, но разум его был всегда ясным. Ничего особенно веселого и забавного я тоже вспомнить не могу: выступать с его группой — это серьезное дело, там чувствовал себя так же, как в симфоническом оркестре! А Фрэнк был перфекционистом. Но это работало».

В Штатах Понти процветал творчески и коммерчески. Его разнообразный вкус привел его куда надо — к самой крутой новинке того времени, джаз-року. «Все джаз-рокеры — Джон Маклафлин, Чик Кориа и так далее — как музыканты сформировались, когда еще не существовало рок-н-ролла, а был только ритм-энд-блюз. По возрасту я отношусь к тому же поколению, что Beatles и Rolling Stones, Хендрикс и Led Zeppelin. На тот момент рок для моих сверстников был музыкой самой современной и актуальной. Джаз был сложен ритмически, мелодически и гармонически, а рок — простым, два-три аккорда, и все. Но в нем была манящая энергетика. Так что мы пытались играть сложный джаз с рок-н-ролльным драйвом на новых электрических инструментах».

Америка, Европа и весь мир восприняли эту музыку на ура. А рекорд-индустрия делала все, чтобы интерес публики не ослабевал. «У меня был контракт с лейблом Atlantic, — рассказывает про тогдашний расклад в шоу-бизнесе Жан-Люк. — Рок-радио в Америке было очень демократичным и незашоренным в смысле стилей. Они ставили Pink Floyd, Led Zeppelin, Genesis, но также давали в эфир записи Майлза Дэвиса, Билли Кобэма и меня. Так наша музыка дошла до огромной рок-аудитории, с этого и начался наш успех. Но в любом случае, нам повезло, ведь на нас работала комбинация идей и времени. Сегодня такое было бы невозможно».

Да, сегодня невозможно себе представить, чтобы альбом с оригинальной инструментальной музыкой продавался бы миллионными тиражами. Причем что это за музыка? То ли джаз-рок, то ли арт-рок… еще и скрипка лидирующая! А именно такими тиражами «уходили» классические ныне альбомы Понти!

«Enigmatic Ocean» 1977 года считается самой важной его работой, на которой сошлось все: и музыкальные достижения, и коммерческий успех. Достаточно сказать, что «Океан» попал на первое место джазового чарта Billboard, а в общем поп-чарте добрался до 35-й позиции. Что это значит? Что жизнь удалась и можно почивать на лаврах.

Африканцы в Париже

Можно кому угодно, только не Жану-Люку Понти. В начале 90-х он здорово изменил свой стиль, оставшись, впрочем, узнаваемым. Итак, в 1991 году вышел альбом «Tchokola», на котором электро- и акустическая скрипки сливаются с головоломными ритмами Африки. Откуда такая идея?

«Я всегда, даже в ранней молодости, увлекался неизвестной музыкой — из Тибета, Индии, Африки, полевыми записями всяких примитивных инструментов вроде балафона. Тогда не было хорошо спродюсированных записей африканских коллективов, играющих на европейских электроинструментах. Приехав в 1988 году в Европу с моим американским коллективом, я обнаружил, что много африканцев жило в Париже. Я был оторван от Франции на несколько лет, вообще не знал, что в Европе происходит.

И тут одна французская журналистка спросила меня, как я отношусь к тому, что-де африканские музыканты признаются, что выросли на музыке Понти. А я ни сном ни духом об этих африканских музыкантах. Спросил ее, кто именно называл меня в числе своих заочных учителей, записал их имена и купил пластинки в магазине. Оказалось — отличная музыка, правда, по большей части с вокалом, а певцы меня, инструменталиста, не очень интересовали. Я принялся разыскивать парижских африканцев-инструменталистов. Действовал, как настоящий детектив, и в итоге набрел на некую группу выходцев из разных стран Африки. Мы стали джемовать».

Когда Понти, уже в новом веке, стал наезжать в Россию, было заметно, насколько эта «африканщина» глубоко въелась в его джаз-рок. Или наоборот. В любом случае, и новые композиции, и переделанные старые, звучали очень свежо и даже, не побоюсь этого слова, модно. Этника, антиглобализм, увлечение экзотическими культурами – все это было в духе времени.

Понти постепенно собрал свой интернациональный состав. «Барабанщик Тьери Арпино играл со мной до того несколько лет, — рассказывал он мне в начале 00-х. — Африканцы, басист Ги Нсанг Акуа и перкуссионист Мустафа Сисе, полтора десятка лет. Молодое поколение, если со мной сравнивать. Они родились в Камеруне и Сенегале, то есть бывших французских колониях. Оба в детстве слушали джаз, блюз и ритм-энд-блюз из Америки. Естественно, впитали свою народную музыку, в которой очень богатые ритмы».

Молодежь уважала Понти, мэтр превозносил их талант: «Настоящие музыканты из Африки никогда не делают ошибок в ритме! У них он в генах! Мустафа Сисе поражал меня виртуозностью, тем, насколько быстро он играет такое... И дело не в скорости, а в том, как он обращается с ритмом, куда ставит акценты. Это — от африканской культуры, где барабаны — как телеграф, которым сообщают информацию на дальние расстояния. Сисе также слушал джаз, джаз-рок, Weather Report, Return to Forever, Майлза Дэвиса, Херби Хенкока. И мои альбомы. Мустафа у себя на родине играл в группе Xalam — «кхалям», так они это произносят — прогрессивная группа, с современными инструментами, но исполняли народные песни. Когда я решил переиграть свою старую «Enigmatic Ocean», Мустафа пришел в восторг: «Э, да ведь мы с моей группой ее играли!»

Все традиционно превозносят 60-70-е за творческую свободу, разнообразие музыки и так далее. И, следовательно, ругают 90-е с их бесконечными коммерческими бойз- и герлс-бендами и засильем танцевальной электроники. Но в начале нулевых, с началом свободного распространения музыки в интернете, система старого рекорд-бизнеса рухнула. И даже корифей Понти ощутил это на своей шкуре.

«Музыкальный бизнес изменился очень сильно. В начале моей карьеры мы были свободны творчески, делали, что хотели. Артисты тогда были лидерами в игре. Потом все быстро изменилось: бизнесмены поняли, что на музыке можно зарабатывать большие деньги, рекорд-компании стали инвестировать в покупку радиостанций и так далее. В конце 90-х закончился мой контракт с лейблом, мне предложили контракт с другим мейджором, но я понял, что никакой свободы там у меня не будет. Они хотели заранее знать, что именно я буду записывать, как, с кем. Когда я сказал, что хотел бы записать альбом с индийскими музыкантами, они замахали руками: не-е-ет, такое мы большим тиражом не продадим... Мои предыдущие записи продавались хорошо, так что они хотели, чтобы я и дальше играл то, к чему привыкла публика».

Но мы помним, что Понти никогда не почивал на лаврах. И тут он сам стал бизнесменом. «Я не знал, сколько я еще буду активен как музыкант: десять лет, от силы пятнадцать. Поэтому мне важно было делать то, что я хочу, а не стремиться к тому, что популярно в Америке. К тому же то, что популярно в Америке, все больше и больше отличалось от того, что популярно в Европе. В Европе еще можно экспериментировать, есть независимые лейблы. Я решил открыть свой. Тем более что мне не нужны были деньги рекорд-компаний на производство и выпуск альбома. У меня был друг, работавший на Polygram много лет. Когда он уволился, то предложил мне совместное дело. Мы открыли лейбл, который стал отнимать у меня кучу времени и сил».

Кстати, одним из артистов лейбла стала родная дочь Жана-Люка — Клара. Ее мы упоминали выше в связи с переездом семьи Понти в Штаты. Лейбл Понти выпустил альбом Клары «Mirror of Truth» в 2004 году. Жан-Люк сыграл там на скрипке и синтезаторе, а также выступил сопродюсером. Это, наверное, невероятное везение: в родном человеке найти еще и творчески родственную душу.

Сейчас Жан-Люк Понти регулярно выступает с несколькими проектами, всякими коллаборациями и реюнионами с великими (дал несколько концертов с возрожденной Return to Forever Чика Кориа). И один из главных проектов — их семейный ансамбль с Кларой.