Четвертого ноября в московском клубе Yotaspace выступит немецкая группа De-Phazz. Завсегдатаи столицы, которых у нас любят еще со времен пиратских дисков «Death By Chocolate», представят совершенно новый альбом «Prankster Bride», с которого пока обнародована одна только песня. De-Phazz — коллектив с вечно меняющимся составом и с безумно пестрой дискографией. О том, что мы услышим на концерте, и в каком направлении сейчас движется коллектив, поговорили с основателем De-Phazz Питом Баумгартнером (Pit Baumgartner).

— Вы выступаете в Москве 4 ноября, точно в день выхода нового альбома «Prankster Bride». Это совпадение?

— Нет, конечно. Специально подгадали для нашей любимой российской публики (смеется). Она — лучшая!

— Приятно слышать.

— На самом деле это просто небольшой восточноевропейский тур под выход альбома, и вот Москва так удачно вписалась, на дату релиза. Но нам, конечно, очень нравится играть у вас.

— Вы даже ходили на телешоу к Ивану Урганту.

— Пэт Эпплтон выступала в России с частным концертом, редактор программы предложил по такому поводу всем нам собраться и зайти на эфир. Мы согласились, приехали, сыграли. У этого шоу беспредельная аудитория — наверное, вся Россия его смотрит. Я потом отсмотрел видео с нашим выступлением и мне показалось, что мы хорошо прозвучали, хотя все делалось очень быстро. А вот пообщаться с Иваном мы не успели. Он интересный человек?

— Профессиональный юморист.

— Ну, надеюсь, как-нибудь в другой раз встретимся (смеется).

— Так вот новый материал: «I Sing» — песня на рэгги-основе, чего у вас раньше вроде бы не было…

— На самом деле это такое сознательное столкновение культур. В основе — немецкая народная песня, которую я перевернул, и получилась абракадабра вместо слов и новый мотив. Это — хребет песни. Потом в студии играли живые музыканты — появилось напряжение, что-то интересное. А дальше я позвал Пэт спеть текст — и все готово.

— А что насчет альбома?

— Скажу, что это получился такой женский альбом: там действительно много женщин (смеется). В Москве мы сыграем некоторые песни из него, может быть, половину, услышите.

— Во всех форматах?

— Ну, выпустить-то мы выпустим во всех форматах, да. Но вот неужели в Москве все еще продаются CD? В Германии — только в небольших бутиках, а музыка появляется в сети за пару месяцев до релиза. Когда мы записывали наши первые альбомы — это было важно. В оркестровом альбоме «Big» тоже важно было такой саунд воплотить на носителе. Но когда ты делаешь музыку на компьютере, режешь и клеишь — тут это, мне кажется, не имеет значения.

— Кстати, насчет альбома с оркестром «Big». Вы тогда как-то резко отошли от своих сэмплов и сделали «большое» звучание. Почему? Надоело?

— Конечно. Захотелось чего-то принципиально нового. Сам подход к работе для меня там совершенно непривычный: я ведь не музыкант и не могу написать ноты для оркестра. За это взялись профессиональные аранжировщики и, надо сказать, классно все сделали. Я получал просто колоссальное удовольствие, когда слушал, как настоящий оркестр играет мои песни! Думаю, через какое-то время еще один такой проект сделаю.

— Как вы находите свой саунд?

— Ответ в самой песне: мелодия, текст, они все подсказывают, что где использовать — какие голоса, какие инструменты. Я просто вижу их.

— Вы явно любите звучание олдскульных джазовых инструментов и даже живых саксофонистов и трубачей подбираете так, чтобы они звучали соответственно.

— Люблю, конечно, но не только это. Я использую, наверное, всю музыку, записанную за последние 100 лет, — от старого джаза до немецкого хиппи-рока 70-х и краут-рока. Люблю, в частности, Can, Kraan, Guru Guru и так далее.

Джаз я тоже собирал. На старых виниловых немецких пластинках, которые, кстати, еще совсем недавно никому не были нужны. У нас они считались «отстоем». И там действительно странный звук с грязью, но для меня эта грязь — как патина на бронзовых скульптурах, то есть в ней особая красота. И сэмплы получаются яркие, иначе вы бы внимания не обратили (смеется).

— А «нормальные» джаз-лейблы, Blue Note, Impulse!, вас увлекали?

— А как же! Я не джазовый эксперт, конечно, но обожаю Телониуса Монка и Джона Колтрейна. Да и вообще многих музыкантов того времени. Относительно саунда 50-х — у него особый характер, там тоже эта «патина», совершенно уникальная. Вообще, джазовая звукозапись — удивительное дело. Вот смотрите: в свое время целый биг-бэнд писали в один микрофон, и на записи все слышно. Сейчас же ничего подобного нет.

— Чуть ли не единственный пост участник ваших проектов — Пэт Эпплтон…

— Да, все эти двадцать лет. И она не просто отличная певица, она — актриса голоса. Голосом Пэт может изобразить что угодно и кого угодно — от Марлен Дитрих до Билли Холидей!

— Какая у вас студия?

— Лично у меня студия очень простая. Это одна комната, скорее офис, чем музей (смеется), и ничего интересного там нет. Я провожу почти целый день в студии, когда мне нужен свет — спокойно открываю окна-двери. В студии я делаю основные треки или, можно сказать, продвинутые демо песен. С ними уже потом иду в настоящую профессиональную студию, где работаю со звукоинженером. Я ведь не звукоинженер и не скажу, сколько, допустим, килогерц должно быть у баса. Так что доверяю профессионалам. Но сам, разумеется, контролирую весь процесс от и до.

В моей студии сейчас куча укулеле (гавайский четырехструнный щипковый музыкальный инструмент) — я просто сделал сайд-проект Ukulele Dub Society. Играем музыку Френка Заппы, Джони «Гитар» Уотсона и Krafwerk на укулеле. Это прикол такой.

— Как вы вообще пришли к своему амплуа диджея-музыканта-продюсера?

— Поначалу я играл в группе на нескольких инструментах — гитаре, мандолине и укулеле. Но я был плохим музыкантом, потому что не развивался. Все репетировали и много работали, а я ленивым был. Пару лет я зарабатывал на жизнь клоунадой: детей развлекал, музыкой-песнями в том числе. С ума сойти! В юности на что только не пойдешь ради выживания (смеется). Потом диджеил. Затем мне в руки попал старый Akai, и вот тут я понял — это мое. Мне очень понравилось резать и клеить, я даже представлял себя художником. Кстати, оказалось, что сэмплировать не так легко и просто, как может показаться. По-настоящему играть, возможно, даже и легче (смеется). Правда, не мне. А вообще я люблю слушать, когда люди хорошо играют, круто владеют гитарой или фортепиано, и очень это ценю. Но вот заставь меня что-нибудь спеть — я умру тут же, ненавижу свой голос!