Судя по клинописи Месопотамии, человечество научилось фиксировать свои соображения несколько тысяч лет назад. Наши дорогие и не очень грампластинки по сути то же самое — клинопись, гравировка звуковой волны. Но до появления понятной нам всем виниловой письменности люди пытались извлечь звук из самых разнообразных материалов.
Напрасно досужие обыватели полагают, что грамзапись пошла от Эдисона. Сначала была концепция. Римский философ Бонетиус (475—542 гг.) описал зависимость между звуком и скоростью движения. Какое-то время всем это было до лампочки, хотя в 1589 году физик Порта уже высказывал предположение, что звук можно сохранить.
В 1711 году придворный трубач английской королевы Джон Шор представил инструмент, которым до сих пор пользуются все музыканты мира. Камертон задал не только ноту ля, но и опорную частоту 440 Гц, а также интерес к практическому исследованию звуковых колебаний.
Английский физик Томас Юнг знаменит не грамзаписью, а волновой теорией света и модулем упругости. И вообще, по-современному его стоит назвать Янг (Young). Именно он в 1807 году наглядно зафиксировал колебания камертона на закопченном цилиндре.
В 1830 году французский математик Дюамель создал так называемый «виброскоп», который мог записывать колебания музыкальных инструментов на твердую поверхность с помощью гравировки. В 1842 году немецкий физик Вертгейм записал вибрации камертона на дисковом носителе. Но все-таки пока это были игры с непосредственными колебаниями звучащего тела, а не воздушной среды.
Воспроизвести записанное первым догадался французский издатель Эдуард Леон Скотт де Мартенвиль, снабдивший копченый цилиндр Томаса Юнга рупором и мембраной. Его изобретение получило название «фоноавтограф», а первая грамзапись в истории человечества — отрывок из народной песни «Au Clair De La Lune», датирована 1860 годом. Но послушать ее, равно как и другие записи «фоноавтографа», удалось только в наши дни! Скотта интересовало в первую очередь графическое представление звуковой волны, а не ее воспроизведение. Примечательно, что процесс восстановления оказался успешным благодаря своеобразному тайм-коду, которым изобретатель снабдил свои фонограммы. Скотт использовал камертон, настроенный на 250 Гц, таким образом стало возможным установить скорость движения носителя и получить тембр, более-менее адекватный оригиналу.
Следующий же шаг сделал... нет-нет, еще не Эдисон. Вундеркинд Шарль Кро в 14 лет окончил университет, а в 15 уже преподавал древнееврейский и санскрит. Богемный человек из литературных салонов, за свои короткие 45 лет он успел и погулять, и оставить след в искусстве и науке, в частности в теории цветной фотографии. Было еще много чего, например, проект гигантского зеркала, которым он хотел подавать знаки жителям Марса. К сожалению, таким же проектом оказался и «голос минувшего» — «палеофон», обнародованный Французской академией наук в 1877 году. Работая в школе для глухонемых, Кро мечтал, что его ученики будут пользоваться «говорящим ящиком» с запасом необходимых разговорных фраз. Технически в «палеофоне» был сформулирован принцип современной грамзаписи. Звуковая канавка образуется путем воздействия резца на мягкий материал, с помощью фотохимии можно делать копии матрицы, даже колебание иглы у Кро было поперечным, а не глубинным, как у последующих фонографов Эдисона. Ученые и публика поцокали языками, но инвесторы не спешили развязывать свои кошельки.
Зато на другом континенте зря времени не терял технарь, у которого с предпринимательской хваткой было все в порядке. Леон Скотт и Шарль Кро умерли в бедности, в то время как Эдисон благодаря своей въедливости и помощникам представил действующий образец фонографа и оформил соответствующие патенты на изобретения. Звук записывался и воспроизводился на цилиндрическом валике — оловянном на первых моделях, а затем покрытом слоем воска. Звуковые колебания приводили в движение мембрану с иглой, которая входила в материал на разную глубину в зависимости от силы звука. Для воспроизведения звука в получившуюся канавку снова помещалась игла, которая передавала свои колебания мембране. Все просто.
Сам Эдисон, будучи от природы глуховатым, не планировал использовать фонограф в качестве источника музыки. Да и стоили они недешево — 150—200 долларов. Основное предназначение нового устройства Эдисон видел в записи человеческой речи — служба точного времени, книги для слепых, изучение иностранных языков и т.д. Миклухо-Маклай записал на фоновалики диалекты племен. К фонографу обращались селебрити, в результате до нас дошли голоса президентов, Шаляпина и Толстого. Тиражирование записей сначала было совсем примитивным, как в пиратской студии, 10 фонографов писали свой валик, затем процедура повторялась с новой партией. Вскоре Эдисон перешел к гальванопластике, но финальный аккорд поставил все-таки не он.
Американец немецкого происхождения Эмиль Берлинер (1851—1929) обнаружил свою полную солидарность с идеями Шарля Кро и на практике подтвердил, что поперечное нарезание звуковой дорожки вместо выдавливания позволяет улучшить качество записи. Заявка на «граммофон с плоскими пластинками» была подана 26 сентября 1887 года, положив начало тем грампластинкам, которые мы все знаем.
Сначала пластинкой служил полированный лист цинка, покрытый тончайшим слоем воска. Запись по нему велась иридиевым резцом, как на гравюре. Прочерченные канавки травилась кислотой (воск с ней в реакцию не вступал). После удаления остатков получалась готовая к воспроизведению пластинка, имеющая более высокий уровень громкости, чем самый совершенный фонограф. Но у него был двигатель, защищенный авторскими правами. Будущий компаньон Берлинера — Элдридж Джонсон сконструировал для граммофона дешевый привод на основе механизма швейной машинки. Но самым главным событием для современников явилось то, что Берлинер заменил недолговечные восковые валики прочными дисками, удобными в обращении. Пластинки можно было легко тиражировать, что открывало широкие коммерческие возможности.
За 5 лет Берлинером и его помощниками были разработаны гальванопластический процесс тиражирования с позитива цинкового диска и технология прессования грампластинок из эбонита при помощи стальной печатной матрицы. В дальнейшем эбонит был заменен смолой натурального происхождения — шеллаком, из которого можно было прессовать дешевые пластинки хорошего качества.
Очевидно, что такой бодрый конкурент расстраивал производителей фонографов Эдисона. Дело дошло до судов. В результате изматывающей борьбы и предательства некоторых сотрудников Берлинер и Джонсон все же отстояли свое право на производство граммофонов и пластинок. Именно они и основали фирму Victor — которая с собачкой, слушающей граммофон. А нынешняя JVC (Japan Victor Company) в 1925 году была основана как японский филиал Victor.
Звучание граммофона производило впечатление на современников. Итальянский композитор Руджеро Леонкавалло вспоминал: «Я полагал, находясь в отдельной комнате, что действительно рядом за стеной находится Карузо и исполняет своим дивным голосом «Смейся, паяц». Тогда же появились и первые «аудиофильские» издания. Директором английского филиала компании «Дойче Граммофон Гезельшафт» («Граммофон») был Фред Гейсберг, основавший первую в Европе студию грамзаписи. Гейсберг уделял большое внимание непосредственному процессу записи исполнителя. Да и сам Карузо, как оказалось, проявил себя перфекционистом звукозаписи. Микрофонов тогда никаких не было, все производилось акустически, через рупор, петь перед которым тоже надо было приноровиться. Пластинки Карузо сделали певца узнаваемым. В начале XX века тиражи грамзаписей начали исчисляться миллионами.
Бывшие дистрибьюторы все еще не издохнувших фонографов — братья Пате применили к пластинкам эдисоновскую технологию записи «в глубину». В данном случае уменьшение расстояний между дорожками увеличило общее время записи. Эффектный раструб-рупор в патефоне отсутствовал, это уже считался как бы портатив. Зато он был оснащен не иглой, а гораздо более износостойким сапфировым шариком-звукоснимателем. Более того, братья Пате заложили основу для последующих оккультных плясок винильщиков-аудиофилов со сменой тонармов и головок. Модели G и D поставлялись не с цельным сапфировым блоком, а с металлической оправкой с винтом. С помощью переходника, изменяющего колебание диафрагмы, теперь можно было закреплять иглы и слушать граммофонные пластинки. Механизм подвеса позволял головке ходить в обе стороны, чтобы проигрывать запись как от центра (патефон), так и от края (граммофон).
Тем временем электричество в ХХ веке властно входило и сферу звукозаписи. Французский политехник Э. Меркадье решил передавать звук фонографа по проводам и изготовил, таким образом, электромагнитный звукосниматель. Первый картридж использовал телефонный наушник, на мембрану которого через эластичный подвес (каучуковую трубочку) воздействовала игла. Магнитное поле катушки в результате тревожилось, и в цепи возникал хоть и слабенький, но электрический сигнал, послушать который можно было стандартной телефонной трубкой Белла.
В 20—30-х годах среди собирателей пластинок стали кучковаться любители качественного звука и возник термин Hi-Fi (High Fidelity — высокая достоверность, англ.). В 1925 году полоса частот бытовых граммофонов занимала диапазон 100—5000 Гц, в 1934 году диапазон передаваемых частот расширился до вполне адекватных 30—8000 Гц. Если что, современные врачи-сурдологи более высокими частотами вообще не интересуются. А до первых лонг-плеев на 33 об/мин уже осталось совсем немного — только войну переждать.