Как в нашей стране играть джаз и не вылететь в трубу — вот, пожалуй, главный секрет, который мечтает раскрыть любой начинающий джазмен. Потому что более опытный джазмен уже наверняка смирился.
«Популярный джазмен» — конечно, для нашей страны оксюморон. Их у нас и нет. Особенно тех, кто играет инструментальную музыку. Исключений — единицы. Игорь Бутман. Но он государственный человек и селебрити. А еще есть Вадим Эйленкриг. Трубач, культурист, положительная ролевая модель. Телеведущий. Причем ведет настоящую программу, музыкальное «живаго», где соревнуются и взаимодействуют реальные группы в реальном времени. А не просто треп-интервью с подельниками-музыкантами.
Эйленкриг сам играл у Бутмана в биг-бэнде и выпустил дебютный альбом на его лейбле Butman Music. Поэтому всем кажется, что его могучий шеф взял и продвинул симпатичного новичка, играющего понятный поп-джаз. Эдакого «русского Криса Ботти» хотели сделать. Получилось более чем убедительно! Но нет: Вадим Эйленкриг не похож ни на кого. Все его альбомы и проекты — это всегда нечто новое и непредсказуемое.
Мы давно заочно общаемся по интернету, и давненько хотели потереть за жизнь, чтобы получилось интервью. И тут вдруг оба оказываемся в Сочи на Фестивале Башмета. В джазовой программе этого фестиваля, который официально называется Международный зимний фестиваль искусств, всегда присутствует интересный джазмен-иностранец. Увы, в этом году иностранного участника позвать не получилось из-за пандемии. И «вызвали» Эйленкрига.
Вот такой он: палочка-выручалочка. Концерт получился очень душевный. Несколько номеров — с вокалом прекрасной барышни Фантине, к которой лично я всегда относился скептически, но в этот раз она и вправду растрогала до слез балладами на испанском.
Усилили состав квартета Эйленкрига барабанщиком Сашей Машиным, который вроде как тоже мировая знаменитость. Но знаменитость отбарабанила как-то сухо-громко (видимо, концентрировалась на чем-то более важном). Ладно, все равно фирма, а публике точно понравилось.
И совсем уж милый момент: явление на сцене Юрия Башмета, который сыграл четыре ноты на рояле и попросил сымпровизировать. Получилась настоящая композиция, с помощью которой людям просто продемонстрировали механику джазовой импровизации. Вообще говоря, в ней и заключается смысл всей этой музыки, если кто до сих пор не понял.
Следующее утро, февраль 2021 года. Город Сочи несколько дней был под снегом, но сегодня солнечно, даже тепло. Мы с Вадимом идем на набережную, вооружившись кофе из местной кофейни. Мы все еще под впечатлением от вчерашнего концерта. Не знаю даже, кто больше: Вадим или ваш покорный обозреватель!
— Ты тут, можно сказать, презентовал новый альбом «Newborn». Довольно нехарактерная штука для джаза… навороченный по звуку. Расскажи, пожалуйста, кто на нем играет. И как вы все, такие разные, собрались вместе.
— Ну вот на саксофоне у нас Костя Сафьянов. С юных лет он был выдающимся музыкантом. Про таких говорят: вундеркинд, но почти все они не оправдывают надежд, а Костя превратился в зрелого и очень глубокого музыканта. Без слабых мест. Мне очень повезло, что мы с ним сотрудничаем и дружим. Когда-то Костя пришел в оркестр Игоря Бутмана и очень убедительно там играл.
— На альбоме, как в китайском блюде — иногда не разберешь, какой инструмент играет. Вот, допустим, высокий холодный свист — и думаешь: это труба или сопрано-саксофон?
— Намек понял (смеется). Это труба с электронной обработкой. То есть мое соло. Хотелось в стилистике Рэнди Брекера… точнее, не именно в стилистике, но, конечно, когда я играл — то думал про него. Любой трубач, который играет современную <джазовую> музыку, думает про Фредди Хаббарда, Рэнди Брекера или Роя Харгроува. Но хотелось бы, чтобы кто-то из нас <современных> нашел свой мелодический язык. Мне кажется, пока что мы все еще ищем.
— Если говорить о влияниях, Брекер-то очень разнообразен, и даже если его одного держать в голове...
— Он создал свой язык! В этом его уникальность. Действительно, у него разная музыка, но — мгновенная узнаваемость. Как и у Хаббарда. Тот вообще: от хард-бопа до джаз-рока. Я лично люблю его записи на ECM. Один из моих самых любимых альбомов вообще — «Red Clay».
— Тебе как джазмену, извини за выражение, не западло играть с электроникой?
— Есть некое звучание, которого хочется добиться. Не только звучание моей трубы, но и коллектива в целом. И вот в каком-то треке уже слышится труба с обработкой, и она так прекрасна… К этому и стремишься! Но артисту сложно оценивать то, что он сделал — на объективную оценку артист не способен.
Ты делаешь то, что считаешь нужным, и ищешь слушателя… или покупателя. «Голосуют»-то в итоге все равно публика и слушатель. Им нравится — ты прав. Им не нравится — значит, ты ошибся.
— Мне кажется, если в голове есть художественная цель — это счастье. Иначе можно годами петлять и так ничего и не сделать.
— Можно. Но я воспринимаю этот альбом не столько как свою композиторскую работу — хоть и сочинил мелодии — но скорее как продюсерскую. Я шел к результату, знал, каких музыкантов пригласить и как получить стилистику, которую я сам для себя определил как «нео-ньюорлеанское звучание». Чтоб это был Новый Орлеан, но только фанковый. Все-таки в XXI веке живем! В «Eli’s Walk» мы этого добились — получилось. В груве соединили сразу двух барабанщиков: Машина и Александра Зингера.
— Который даже барабанит на последнем альбоме у Земфиры.
— А еще у нас потрясающий электрогитарист Эльдар Тетуев — вот он совсем не из нашего жанра, он роковый парень, даже поп-роковый.
У нас получилось создать тот грув, который я искал. А искал я его очень долго. Каждая композиция продюсерская, там много всего: скретчи, обрывки речи, сэмплы, шумы, смех моего сына.
Каждая композиция имеет свою концепцию — и не просто музыкальную. «Философская» прозвучит пафосно, так что скажем иначе: драматургическая. История!
— Вот что за история с названием трека «WTF»? Звучит неприлично!
— Понятно, что я немножко схулиганил, но вообще-то это не «what the fuck», как ты подумал, а «wild turkey fire». Сначала там идет некая латиноамериканская «вертушка», которую на перкуссии сыграл блестящий кубинец Рей Фраметто. Идея вот в чем: собрались музыканты, наигрывают и вдруг из этого рождается композиция. «Intro (Papaya Dance)» перетекает, собственно, в «WTF».
Кстати, ее я написал, когда был амбассадором <одной марки бурбона> в России. Благодаря этому сотрудничеству съездил в Америку на производство. Интересно!
— Очевидно, у тебя есть организаторская жилка?
Ну! Причем это проявилось удивительно рано. Еще в музыкальном училище, в 90-е годы. Я там и группы создавал. Хотя всем казалось, что время не располагает. А я за свои деньги, заработанные челночной торговлей, заказывал аранжировки для квартета. Потом пытался продавать эти программы. Иногда получалось, иногда нет. Например, был у меня коллектив под названием XL. Вот он был более или менее успешен — с ним я куда-то пробился.
— Если бы тебе предложили вести курс музыкального менеджмента, ты бы взялся, или сказал бы: «ребята, в нашей стране это не работает, курсы — шарлатанство, вопрос успеха — повезет или нет?
— Музыкальный менеджмент — это, конечно, не шарлатанство. Но лично я бы не взялся. Просто у меня все до такой степени неупорядоченно, что я не могу учить. История провала у всех одинаковая, а история успеха — разная. Я ненавижу коучинг, но надо этому учить — и учиться продавать продукт.
Другое дело, что все люди разные, и просто есть люди, у которых плохо получится это делать — это тоже надо о себе понять. Так что пусть менеджментом и торговлей занимаются те люди, у кого есть к этому предрасположенность.
Вот я бы сказал молодым: если вы не можете продать себя, найдите человека, который сможет. Прибыль пополам. Все выиграли. Потому что продать можно все: от бумажной салфетки до рок-оперы.