Я даже немножко надеюсь, что как-то посодействовал этому изданию: когда увидел запись Артема Анохина, издателя этой ленты, о том, что есть вот такой исходник, я сразу написал, что его бы стоило выпустить тиражно и я бы с радостью такое издание приобрел. Прошел месяц с небольшим, и это произведение появилось в каталоге лейбла Reel to reel tapes Russia в виде ленты 2/38. Там еще есть 2/19, 4/19 и даже кассета, но меня ничего ниже, чем 2/38, не интересовало. А раз так — попросил себе один экземпляр, поехал и выкупил его.

Я полностью уверен, что на ленте надо собирать не ради количества, а самое-самое интересное, пусть меньше, да лучше. А для человека, который очень интересуется классической музыкой в том числе и на лентах, «Чернобыль» Таривердиева — как раз такое самое-самое. Произведение не то что редкое: его, можно сказать, почти не существует. Наверное, можно найти партитуру, но изданий не было, и я даже не уверен, что его когда-либо еще исполняли, кроме как в Челябинске в 1987 году, где и была сделана исходная запись.

Так бывает, что некоего мейнстрима в классике сотни исполнений, но какие-то произведения исполнялись буквально единожды или крайне редко. Помню, я так разыскивал оригинальное издание (правда, в цифре, другого не существует) Истории Доктора Фауста Шнитке. Единственное исполнение. И это не единичный такой пример.

И вопрос тут не в редкости: редкость ради редкости меня никогда не интересовала, да и коллекционера я в себе давно победил — ищу и храню только то, что слушаю. Просто бывают сложные, порой неоднозначные произведения, к которым исполнители и дирижеры обращаются крайне редко, да и не каждый слушатель на это пойдет. Как раз наш случай.

Прежде чем рассказывать дальше — просто приведу тексты из буклета, сопровождающего издание: так многое станет понятнее.

Симфония для органа «Чернобыль» — это даже не музыка. Это какое-то отражение невербального смысла-образа, это зашифрованное послание. И если первый концерт для органа «Кассандра» — предупреждение, предощущение трагедии, то «Чернобыль» — трагедия свершающаяся, картина современного мира в момент катастрофы. Герой, он же автор, — не участник событий, он лишь инструмент, чувствами и взглядом которого воспринимается этот логический — или алогичный — катаклизм в истории человечества, о котором предупреждали пророки. Диалог земного и небесного, голоса архангелов с небес и жизнь людей в момент катастрофы, их реакции, их понимание, их переживания, призраки прежнего мира, борьба жизни и смерти определяют структуру смысла симфонии.

Возвращаясь в то время, когда симфония была написана и исполнена впервые, я понимаю, что ни Гарри Гродберг, первый исполнитель «Чернобыля», ни я, ни публика, несмотря на успех, не понимали вполне истинного значения, того смысла, который был заложен в симфонии. Не потому, что что-то было сделано не так или плохо. Нет, просто время этой музыки еще не пришло. Это был негатив фотографии, которой суждено было проявиться со временем, с появлением нового жизненного пространства вокруг, нового контекста и новых людей. Мне жаль, что тогда я не делала пометок, не записывала тех требований, которые Микаэл Леонович предъявлял к звучанию симфонии на репетициях. Но разве мы задумываемся так наперед? Разве мы думаем о смерти как о чем-то совершенно реальном, что произойдет, неизбежно произойдет?

В Симфонии, написанной в свободной романтический манере, две части. Первая часть, «Зона», это ад на земле. Вторая — “Quo Vadis” — Камо грядеши? — реквием. Он заканчивается голосами, повторяющими мотив, который укорачивается, расстояние между голосами, звучащими, как голоса птиц, голоса душ, увеличивается, словно летят они в разрежающемся пространстве. Так души улетают на небо. Они улетают все выше и выше. Квинта в педали сменяется секундой. Мотив все уменьшается, пока не исчезает совсем. Последние такты симфонии — еле слышный космический шум. Как будто тихо отворились небесные врата, впустив одинокие души, и так же тихо затворились. И настало полное безмолвие. 

Вера Таривердиева


Мы едем в сторону станции. Стоит ранняя осень. Деревья покрыты золотом и багрянцем. Чисто выбеленные хаты, огромные неубранные тыквы в огородах возле аккуратных деревенских домиков. Где-то раскрыты окна, как будто в этих домах кто-то живет. Детские игрушки в палисадниках. И тишина. Какая-то ненормальная тишина. Я не могу сначала понять, почему она такая. Потом понимаю: птицы молчат. Их просто нет. Совершенно пустое, огромное небо. Обочины, покрытые пластиком. Надписи: «Внимание: радиоактивность!» Навстречу нам мчатся бронетранспортеры с людьми в защитных масках. Все это напоминает поразительное предвидение Андрея Тарковского в фильме «Сталкер». Но это был уже не фильм. Это была жизнь.

Небо темнеет. На фоне сгущающихся сумерек проступает силуэт разрушенного реактора, почти скрытый возведенными стенами саркофага. Странно, но ощущения опасности нет. И только на обратном пути от станции появляется нечто странное, говорящее о том, что опасность все-таки есть. Просто ее не видишь. Она растворилась в теплом вечернем воздухе. Нас, как и всех, останавливают, проверяют степень зараженности. Датчики зашкаливают и звенят... Впечатление, которое я вынес из этой поездки, было оглушительным. Поначалу я даже не предполагал, что оно окажется таким сильным. Как будто я сам стал частью этой Зоны. Как будто подвергся какому-то облучению. В моей жизни появилась новая точка отсчета. В моей жизни появилось ощущение, что время конца света наступило. Апокалипсис сегодня. Вы ждете огненный дождь, который прольется на землю? Вот он. Он уже идет.

Я не собирался ничего писать о Чернобыле. Весной 1987 года Симфония для органа появилась во мне сама. Она пришла сразу, целиком. У меня было такое ощущение, как будто я всего лишь приемник, который уловил эхо какой-то волны. В симфонии две части. Первая — «Зона». Тягучая квинта, образ Зоны, появляется в самом начале и незримо, как радиация, проходит через всю Симфонию. Это мои впечатления, в нотах довольно много конкретного. Вторую часть я назвал «Quo vadis?». Это реквием, это дань памяти тем людям, кто закрыл нас собой от беды. Но поможет ли это нам? Вынесем ли мы из этого какие-то уроки?

Микаэл Таривердиев

От себя скажу, что это не классическая музыка в ее привычном понимании. Но больше углубляться в попытки классификации совершенно не хочется. Можно назвать это неоклассикой, авангардом — да разве это что-то меняет? Нет. Нужно просто слушать и воспринимать. Произведение сильное, это слышно сразу, прослушивание погружает в себя с первых секунд, образное мышление включается сразу.

Первое прослушивание издания, так уж получилось, было не у меня дома, а в гостях у Дмитрия Александрова (@BigD), и я постарался даже как-то отстраниться от музыки. Это надо слушать в тишине, наедине с собой, несмотря на совершенно однозначно читаемый «не радостный» мотив в это хочется погрузиться, прочувствовать. Производит впечатление.

В какой-то момент в голове я начал проводить аналогии с «Плачем по Хиросиме» Пендерецкого вместе с визуализацией этой музыки Дэвидом Линчем (кстати, сильнейшее сочетание, надо отдать должное), но здесь совершенно не хочется сравнивать, на самом деле: скорее мышление сначала попробовало зацепиться за событийную отправную точку. Но это не нужно, совсем не нужно. Произведение совершенно самостоятельно и самобытно, у каждого оно вызовет собственные ассоциации и мысли… Очень жаль, что не могу привести ссылки на какой-нибудь стриминг или еще что-то подобное — записи нигде нет, а мне искренне хотелось бы, чтобы ее могли услышать.

Исполнение Гарри Гродберга не с чем сравнить, но очевидно слышно очень бережное, сопереживающее отношение к мелодии, это явно потребовало внутренней работы, прочувствования. Ни одной формальной ноты. Когда вдруг в конце записи звучат аплодисменты — понимаешь, как далеко от текущей реальности ушли мысли и чувства. Аплодисменты кажутся чем-то нереальным, из другого мира. А еще, что я здесь отметил именно применительно к себе: произведение тяжелое, но в то же время оно наполнено каким-то стремлением жить, потоком совсем не вниз. И сейчас в моменте времени это ощущается очень отчетливо.

Напоследок надо сказать о записи и издании. Уровень звука, звучание органа — все очень качественно, видимо исходник хорошо сохранился и был аккуратно издан. Говорить о красивой коробке, качественной катушке и толстой ленте как-то даже не хочется — все добротно, но я был бы точно так же рад этой записи, будь она просто в картонке на керне и подписана карандашом. Потому что музыка. Спасибо, что это издание случилось.

Характеристики издания: 2/38 см/сек, IEC/CCIR, 355 нВб, лента SM900, воспроизводящая и записывающая машины — Studer A80.